Рената Литвинова

Королева красной помады и черных стрелок Рената Литвинова примерила вновь актуальный гранжевый макияж 1990-х и рассказала, каким то десятилетие было для нее.

Пахучие павильоны и длинные коридоры студий постоянно приватизировали, и хозяева жизни поминутно менялись. Иногда их убивали. Помню, как официантка зачарованно посмотрела на меня, когда я зашла в студийное кафе и села в углу. — Ой, — сказала она. — Кафе пустое, мест много, а вы сели именно на этот стул. И ведь долго выбирали!

— А что такое? — Я была тогда «в нерве», а-ля продюсер уже полгода не платил мне ничтожный гонорар в пятьсот долларов за мой сценарий, и в этот день на лестнице выдал мне только сто.

— А то! То, что вчера тут пристрелили одного замстудии, кажется... Полного такого. И так аккуратно его убили, видите, даже стену не повредили! Вот он на вашем стуле как раз вчера и сидел! И рюмочка не выпитая осталась... от него, даже не разбилась!

Я назло всем ветрам не поменяла дислокации, заказала кофе с салатом — соответственно своим доходам молодого специалиста с дипломом сценариста. Я сидела на месте «аккуратно убитого» — совершенно свободная, невостребованная и никому не нужная в те девяностые.

Помимо наших малобюджетных проектов с условными гонорарами от Госкино или, точнее, с тем, что доходило сквозь продюсеров, еще кто-то мифический массово снимал кооперативное кино, выполненное в стиле не то чтобы, как Гай Германика, под документальное, а еще круче, вообще с нулевой базы — вопреки, вне и поперек. Сорвавшееся с цепи! Какие «авторские» шедевры канули! А какой был министр тогдашнего кино! Преданный поклонник Киры Муратовой, интеллигентнейший, традиционно пьющий и любимый Армен Медведев был вполне доступен до обеда...

Помню еще в конце восьмидесятых полуподпольный концерт «Аквариума» в спортзале какой-то школы, я там познакомилась с молодым потерянным человеком в джинсовой куртке. Это был поэт Башлачев незадолго до своей гибели. Как он с сочувствием вглядывался в меня! В тот вечер я была «наотмашь» со своими черными черточками на глазах — утрированными донельзя стрелками на выбеленном лице.

— Но нет, вы знаете, меня это не смущает, — сказал он мне, — пойдемте сядем?

В спортзале не было стульев, и можно было только прилечь на пол. Отовсюду Александру кричали: «Саша! Саша!», я не имела тогда понятия, кто же он такой и почему все хотят поговорить с ним, посадить его рядом, но без меня!

Хаос надвигался — в Госкино мне предлагали написать сценарий про молодого специалиста или ударницу труда, члена КПСС, а я не могла найти этих героинь в природе умирающего СССР, я видела их когда-то в старых фильмах, далее я могла их только «наглючить», но редакторы настаивали на положительном образе для народа!

— Вы же можете, вы так хорошо выписываете женские образы, а мы выпишем вам гонорар, — нажимала на больное очередная чиновница.

— А где вам видятся ударницы труда? В какой области? — я сидела напротив нее, вся такая же, в несоветском образе с вытравленными волосами, но она, видимо, была слепая и продолжала агитировать:

— Везде можно найти хорошее! Вот Габрилович же находил! Везде!

— Да, он мне предлагал соавторство, когда я училась на сценарном, но он уже тогда был очень старенький...

— Не важно, зато какой опытный!

— Он очень милый, но ему девяносто! Это же он написал сценарий «Ленин в Париже»?

— Про Ленина стране пока не надо... Нужны новые образы из молодежи! Нужно патриотическое кино, а мы... вышлем вас в Дом творчества для вдохновения, там найдете, Рената, зерно сценария!

Прошло почти двадцать пять лет, и пленка закрутилась в обратную сторону — назад, но не молодея! И появилась все та же потребность — нанести на лицо прежнюю маску защиты. Недавно я встретила эту редакторшу, она была жива-здорова и даже живее, чем прежде! Ее обновленная версия — с подтяжкой на лице, губами-плюшками и с теми же непрошибаемыми фразами-приказами:

— Все вернулось, даже еще больше возможностей! Нужны патриотические фильмы, положительные и светлые образы женщин, чтобы красоте учили, вы же такое можете! Уж снимете что-то серьезное, для всех, наконец, чтобы понятно было — что, куда, что правильно, что неверно, как жить! И я теперь не курю, знаете, стала краситься под вас, беру пример, как вы не стареете, бьетесь во всех смыслах! Все говорят, что мне идет...

— Под меня, говорите? — глядя на нее, я была не самым лучшим примером для подражания.

— А вот вы кому подражаете? Ведь всем нужен пример для подражания! — вдруг сообщила мне она.

Когда-то больше двадцати лет назад одна моя подруга копировала американку Джоанну Стингрей, она пела и была подругой гитариста Каспаряна из группы «Кино». Иностранки были большой редкостью — их начинали обожать сразу при первом же знакомстве! Лично меня в Джоанне сбивала с толку ее желто-черная прическа с выбритыми висками и взбитым хохолком! Подруга тоже выискивала черные очки, подшивала кожаные куртки, пыталась говорить с акцентом (это был совсем тяжкий случай фанатизма) и брила виски. Как-то ее даже побили за это на окраине Москвы.

Какое было время — я металась между киношными образами из старых черно-белых фильмов и масками защиты с прочерненными глазами и белыми губами. В этот период поиска меня познакомили с великим оператором и просто красавцем Георгием Рербергом. Я стояла, привалившись к бетонной стене длинного коридора у просмотрового зала.