Когда будущий английский король Георг прибыл в Петербург на свадьбу своего родственника, наследника российского престола Николая Александровича, и после церемонии решил прогуляться от Зимнего до Аничкова дворца, он был безмерно удивлен: за принцем увязалась толпа, желающая выразить ему свое почтение. Принц Уэльский и не догадывался, что его приняли за Николая. Они и правда были чрезвычайно похожи, и это порождало немало казусов.
Dear George... Именно так, по обыкновению, начал бы свое письмо к двоюродному брату Николай II на рубеже 1917-1918 годов, когда положение российской августейшей семьи стало критическим. Начал бы — если бы имел возможность написать. Ведь ему только и оставалось рассчитывать на помощь кузена — ближайшего друга, брата по оружию, похожего на него почти как близнец.
В 1916-м, когда дела еще не были так плохи, Георг V прислал кузену-самодержцу срочную телеграмму, в которой сокрушался, что немецкие агенты могли дезинформировать Николая. И что тот мог бы подумать, будто Британия не выполнит своих обязательств перед Россией относительно Константинополя.
Владеть утраченным «центром христианского мира» предназначалось российскому императору — таковы были соглашения, заключенные в рамках Антанты. И именно это обстоятельство волновало двух императоров-союзников в трудном 1916-м, когда, казалось бы, совсем другие вопросы требовали неотложного разрешения. На фронтах немцы теснили войска и того и другого — но именно мерцающий мираж старинного Константинополя, Второго Рима, был предметом их личного «сердечного согласия».
В 1914-м Георг и Николай сфотографировались вместе с бельгийским королем Альбертом — парадное фото украсило обложку русской «Нивы». Английский и российский императоры выглядят подлинными «братьями по оружию», о чем и сообщает подпись. Из-за их поразительного внешнего сходства и связывавшей их дружбы до сих пор многие, кого судьба последнего российского императора не оставляет равнодушным, обвиняют именно Георга V в том, что он не помог своему русскому кузену. Спектр обвинений широк: от преступного бездействия до прямого злого умысла.
ПОСЛЕДНЯЯ ТЕЛЕГРАММА
Впрочем, стоит отказаться от манящей роли судьи на суде истории. Вряд ли на уравновешенного, любившего аристократические развлечения и больше всего ценившего спокойствие Георга можно возложить ответственность за гибель царской семьи. Однако британский посол в нашей стране сэр Джордж Бьюкенен, чьи отношения с российским императором были весьма доверительными (по крайней мере, если верить мемуарам посла), кажется, приложил для спасения Николая II и его семьи куда больше усилий, чем британский королевский дом и Временное правительство вместе взятые.
В марте-апреле 1917 года британское правительство согласилось предоставить царской семье убежище. Но российская сторона не спешила переправлять Романовых за границу. Была создана Чрезвычайная следственная комиссия, призванная расследовать злоупотребления царской фамилии и уже вошедшие в поговорку связи с немецкой разведкой. Общественный запрос на это расследование и дальнейшее судилище был огромным — и игнорировать его новое правительство не могло и не хотело.
Последнюю телеграмму от Георга Николай II с супругой так и не получили — им, по настоянию министра иностранных дел Павла Милюкова, передали только сердечное приветствие от английского короля. В складывавшихся обстоятельствах телеграмма могла быть расценена как признак монархического заговора между влиятельными европейскими домами. А к маю 1917-го тема шпионажа в пользу Германии оказала воздействие и на намерения британской стороны. Все тот же Бьюкенен получил телеграмму, в которой сообщалось, что британское правительство не может «рекомендовать» королю предоставлять убежище тем, «чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны». Российский историк Александр Боханов, посвятивший последнему российскому императору большое исследование, иронически замечает, что в своих мемуарах Бьюкенен не счел нужным сообщить об этой телеграмме. А биограф Георга V Харолд Никол сон утверждает, что король сам понял возможную непопулярность своего решения и предложил правительству отозвать приглашение. Дочь посла Бьюкенена сообщает, что ее отец был глубоко шокирован, узнав, что царская семья не получит убежища, но даже впоследствии не смог предать этот эпизод гласности под давлением британского министерства иностранных дел.
Нельзя, конечно, и сбрасывать со счетов внутренние российские причины: активно заинтересованных в отъезде царской семьи политиков в новом правительстве просто не было. А значит, и желающих заниматься организацией этого нелегкого процесса не нашлось. Не говоря уже о том, что при хаосе и разбое, царивших в ту пору на железных дорогах, сама возможность хотя бы вывезти императора и его семью в Мурманск или Архангельск, откуда они могли бы продолжить путь морем, выглядит очень призрачной.
РОДСТВО и сходство
Так или иначе, прямая ответственность за судьбу российского императора лежит на тех, кто подписал и привел в исполнение приговор, — удержать их британский король точно не мог. В остальном «преданный Джорджи» был опутан сетью самых разных обстоятельств — и в этом Николай мог бы понять его как никто другой. Они были не только одной крови, но и одного воспитания, одного образа жизни. Члены большой общеевропейской монархической семьи, знавшие не понаслышке, что такое тяготы монарших обязательств и «презрение личных интересов во имя государственного долга».
«Он был всего лишь императором», — с горечью сказал Георг своему сыну, объясняя, почему британский парламент не был заинтересован в спасении Николая II. В конечном итоге, возможно, к трагическому концу их искренней дружбы привело то, что оба они не были решительными и напористыми людьми и несли в себе вполне созвучный эпохе фатализм и веру в божественный промысел.
Их матери, родные сестры, дочери датского короля Кристиана IX, покинули Копенгаген ради иных северных картин. Дагмар стала женой Александра III Марией Федоровной, а Александра вышла за британца Эдуарда VII. Эта родственная связь была такой крепкой, что британской королеве-матери все же удалось спасти жизнь сестры и вывезти ее из Крыма в Данию во время революции, отправив за ней крейсер.
Впервые кузены увиделись, когда Николаю было 12, но юношеская память не сохранила подробностей. Затем они встретились и нашли общий язык уже в сознательном возрасте — в 1893-м будущий Николай II отправился в Лондон на свадьбу двоюродного брата. Симпатия между ними обнаружилась сразу, а кроме того, Николаю очень понравился Лондон. Ему, любителю тенистых пейзажей Царского Села, спокойная и мрачноватая обстановка Лондона не могла не прийтись по вкусу. К этому моменту мысли наследника российского престола уже занимала гессенская принцесса Алиса — с ней он переживал томительные «отношения на расстоянии» при деятельном участии супруги своего дяди, великой княгини Елизаветы Федоровны (домашние звали ее Эллой, и она приходилась Алисе старшей сестрой). Одновременно Алиса была и троюродной сестрой самого Николая, и кузиной Георга V, тогда еще только герцога Йоркского, — после смерти матери она воспитывалась при английском дворе, под патронатом царственной Granny, королевы Виктории. Британское воспитание девушки особенно пришлось по душе ее будущему жениху.
Близкое родство европейских августейших особ в ту эпоху мало кого может удивить. Но даже поразительное внешнее сходство Николая и Георга отступает на второй план, обнажая родство их характеров — особенно заметное на фоне третьего кузена, «дорогого Вилли», немецкого императора. Тот был решителен и груб, российские родственники его недолюбливали (английская часть семьи была с ними в этом солидарна, а Николая, воспитанного и деликатного юношу, очень жаловала). И недаром в 1913 году, во время встречи трех братьев, Вильгельм сознательно не давал Георгу и Николаю поговорить наедине, опасаясь, что они могут составить невыгодный для него политический альянс.
«Я К ВАМ ПИШУ»
Николай служил в гвардейском полку, Георг — в королевском морском флоте, и, по свидетельствам современников, в атмосфере полковой дружбы (хотя Мария Федоровна и предостерегала сына от панибратства с военными, он записывал в дневнике, что накануне «перебрал», выпивая с офицерами) оба венценосца чувствовали себя много лучше, чем в государственных делах. Классика воспитания для наследников трона сделала их характеры еще более похожими. В обращении Георг и Николай были просты и прямолинейны, иногда любили и грубоватую шутку. Александра Федоровна не могла простить Георгу того, что он на публике шутливо советовал Николаю надеть туфли на каблуке, чтобы не уступать в росте будущей невесте! Не могла она стерпеть и колкостей, которые частенько отпускали младшие члены британской фамилии в компании своих российских родственников в адрес королевы Виктории.
Удивительно, что Александра Федоровна порицала брата за приземленность увлечений (охота и скачки), неуважительный юмор и даже глупость — словно не замечала тех же качеств в собственном супруге. На обратную несправедливость сетует Роберт Мэсси, автор исторического бестселлера «Николай и Александра». Он отмечает, что у Николая и Георга манера вести дневник удивительно похожа — но русский император со своими бесконечными «гулял в парке» и «убил ворону» кажется равнодушной и примитивной натурой, а столь же лаконичный дневник Георга (моряцкая дисциплина!) его соотечественники считают признаком сердечной простоты и доброго нрава.
Бесхитростные шутки кузенов тоже превратились почти что в притчу: существует множество историй о том, как они не спешили разубеждать тех, кто их перепутал. Свадебный курьез Георга V (по общепринятой версии, придворный подошел к Николаю вместо законного жениха и попросил не опаздывать на церемонию) многократно пересказывался — возможно, дело было еще и в том, что в Лондоне российскому цесаревичу справили новый гардероб по настоянию «дяди Берти» (принца Альберта), о чем он сообщал матери в Петербург. Так что шутку сыграла, видимо, и новая одежда — и вполне естественно полагать, что кузенов могли спутать придворные или толпа на улице.
Отчетливое эмоциональное сходство Георга и Николая проявляется даже не в том, как они пишут друг другу (все эти заверения во взаимной преданности и дружбе, неизменные годами, были вполне стандартны для аристократов того времени), а в том, как они пишут друг о друге и происходящих с ними событиях. Георг сообщает матери, что увидел в России искренние приветствия в адрес государя и это «напомнило ему Англию», а супруге пишет, что желает Николаю и Алике такого же счастья, как у него с милой Мэй. Российский наследник тоже сравнивал свою будущую супругу с избранницей кузена Джорджи. В письмах и дневниках Николая и Георга чувствуются общие для обоих черты — умение все измерить самим собой, отсутствие экзальтации, твердая уверенность в своей правоте и даже в собственном праве на счастье.
«Ключ к их отношениям был в том, что Николай вырос с твердым пониманием, что необходимо четко отделять «дорогого Джорджи», дядю Берти и Бабушку (так Виктория велела ему обращаться к ней) от подлого британского правительства, которое только и норовило захватить часть Азии, по праву принадлежавшую России. Кроме того, Джордж больше увлекался филателией (его поездка инкогнито для приобретения марки с розовым Маврикием тоже вошла в список излюбленных исторических анекдотов) и стрельбой, нежели политикой», — пишет литературный обозреватель The Guardian в рецензии на книгу Моники Картер «Три императора».
Под натиском Первой мировой и европейских революций этот старый доверительный династический порядок рухнул — и «семейная» политика великой бабушки вместо умиротворения и родства принесла несчастья и разрушения. Не стоит спешить обвинять в цинизме Георга, написавшего после расстрела царской семьи: «Но, может быть, для нее самой (Александры Федоровны. — Прим. ред.), кто знает, и лучше, что случилось, ибо после смерти дорогого Ники она вряд ли захотела бы жить. А прелестные девочки, может быть, избежали участи много худшей, нежели смерть от рук этих чудовищных зверей».
В той системе ценностей, которая роднила его и кузена Ники, трудно было отреагировать на происходящее иначе; они оба не были упорными борцами с судьбой, скорее были теми, кто научен подчиняться своей — пусть и высокой — участи.
Смелое утверждение Роберта Мэсси о том, что Николай II стал бы прекрасным монархом в английских условиях, где от короля требовалось лишь «быть добрым», не выглядит абсурдным. Несмотря на отсутствие сослагательного наклонения, история знает сравнения — и мы можем представить себе, что судьбы двух дочерей Кристиана IX могли сложиться немного иначе. И не составляет особенного труда вообразить уже немолодого, но импозантного Николая на том же месте, на котором фотограф застанет короля Георга в 1932-м: за чтением по радио знаменитого новогоднего обращения, написанного самим Редьярдом Киплингом.
Комментариев нет:
Отправить комментарий